Частые противу закубанцев в незначительных отрядах наши экспедиции и малый успех, от них доселе приобретен­ный, уверили их в собственном могуществе, тем более, что дерзкие их на наши селения набеги, вносящие с собою смерть, опустошение и ужас, оставались без ощутительного для них наказания. Сия-то самая уверенность их бывает причиною беспрестанных и часто с успехом ими в действие производимых покушений на Черноморскую [область] со стороны оного войска, воспрепятствовать им и отдален­ность прежнего начальства были важнейшим побуждением присоединить оное войско, вместе с Таманским гарнизон­ным полком к Кавказскому отдельному корпусу…

[1816—1826] П. П. Свиньин

КАВКАЗСКИЕ ВОДЫ ПРАЗДНОВАНИЕ БАЙРАМА В КАБАРДИНСКОМ АУЛЕ АДЖИЕВА

Описание празднества было помещено в письме издателя «Отече­ственных записок» П. П. Свиньина, отправленного им из города Став­рополя в редакцию журнала 26 июля 1825 года. Как свидетельство очевидца оно преставляет значительный интерес с точки зрения этнографии кабардинцев первой четверти XIX в.

Публикуется по изданию: Отечественные записки. СПб., 1825. Кн. 64. Ч. 23. С. 241—254.

Я сейчас возвратился из Аджиева аула, находяще­гося в пяти верстах от теплых вод, и сразу взял­ся за перо..

Чтоб празднество Байрама сделать блистатель­нее и тронуть слабую струну черкесов — пощеко­тать их соревнование, я предложил сделать подписку для составления некоторой суммы, из коей можно было бы про­изводить награды отличившимся в скачке, пляске и стрельбе. Предложение мое было принято почти всеми по­сетителями Горячих Вод, и в несколько часов собрано было несколько сот рублей. При посредстве услужливого комен­данта оповещено было во все черкесские и ногайские аулы о раздаче премий и приглашен был Султан Керим-Гирей, считающийся первым трубадуром во всей Закубани.

Приближаясь к Аджиеву аулу за цепью карет, колясок, напоминавших гулянье в Екатерингофе, я невольно был изумлен картиной, представившейся моему взору: преле­стная долина, расстилающаяся под навесом грозной Бештовой горы, покрыта была пестрыми толпами. Русские да­мы в нарядах, дышаших Парижем, стояли вместе с черке­шенками, походящими на привидения на их ходулях, называемых «пхавака»; группы военных офицеров сливались с разнообразными костюмами столичных и провин­циальных щеголей — там казаки, черкесы, ногайцы рыска­ли на борзых конях своих; наконец, толпы песельников и музыкантов, расположенных по сторонам раскинутых палаток, — все вместе представляло весьма занимательное зрелище.

Празднество началось плясками. Долго черкесы мучили нас «Деньоной» — род «Казачка», который танцуют боль­шей частью одни девушки, топчась на одном месте и вы­вернув назад плечи, как солдаты, с потупленными в землю глазами, без малейшего движения на лице. Потом они тан­цевали «Ук» (Удж): состава из себя кружок и схватясь крепко руками, мужчины с девушками, так, что монотон­ные движения сего круга всего более можно было уподо­бить морской зыби, а песни их — реву бури. Наконец, на середину сцены выскочил молодой стройный черкес с ор­линым носом, пламенными глазами, вооруженный с ног до головы, махнул рукой, и черкесы загаркали и захлопали в ладони, а он более получаса забавлял нас воинственным танцем, называемым «Каффа», в коем поистине удивил

легкостью, быстротой и силой своих мышц: то вывертывая ноги назад, то становясь на всем скаку на пальцы, то кру­жась вихрем. Желательно было бы перевести сей танец на театр Петербургский с возможной точностью, может быть, он яснее многих описаний ознакомил [бы] нас с воинским духом и физическими силами этого народа, имеющего, по моему мнению, поразительную храбрость. В продолжение сего времени внимание наше неоднократно было увлекаемо шумными приходами черкешенок из соседних аулов. Они сопровождались несколькими всадниками, певшими во все горло, и предшествуемы были старой дуэньей, злобно ози­равшейся на нескромные взгляды зрителей, тщетно старав­шихся выманить взгляд или улыбку робких красавиц, ше­ствовавших с потупленными глазами, крепко держась рука об руку, и казавшихся более обреченными жертвами, чем участницами общего веселья.