В этом же году собраны статистические сведения о Кав­казской области и Черномории и представлены министру внутренних дел. По точности и верности их эти сведения заключают в себе много замечательного о Кавказе.

1830 год по случаю чрезмерной засухи и пренебрежения хозяйством по причине холеры был особенно неблагоприя­тен для виноделия и шелководства. От недостатка рабочих людей по случаю рассеяния жителей, искавших спасения в перемене жительства, многие виноградные сады остались без снятия и уборки винограда. Около Кизляра, на про­странстве 9000 десятин, занимаемых садами, только в соро­ка восьми садах был собран виноград, а всех виноградных садов считают там до 1200.

Так как генерал Емануель оставил управление Кавказ­ского края в 1831 году, а до того почти все время провел в экспедициях против горцев как на правом, так и на левом фланге Линии, то он не мог посвятить много времени внут­реннему управлению области. Между тем город Ставрополь беспрестанно увеличивался, и Пятигорск также обстроился по планам известного архитектора Бенардаци.

Внешнее состояние области, исключая происшествия на правом и левом флангах, в этом году ни в чем не измени­лось.

Для ограждения жителей от набегов Емануель усилил меры осторожности, сделав распоряжение о наряде из жи­телей в каждом селении по нескольку конновооруженных, снабдив всех жителей достаточным количеством ружей, свинца и пороха.

С 14 мая 1831 года холера опять вторгнулась в Кав­казскую область из пределов Черномории. Наиболее сви­репствовала она в Ставропольском уезде и собственно в тех местах, в которых в прошедшем году ее не было. Число пораженных в сем году простиралось до 4000 человек обоего пола.

Впрочем, исключая военные заботы, нераздельные с обязанностью начальника Линии, Емануель в кругу семей­ства своего проводил время счастливо и, можно сказать, наслаждался жизнью, имея все нужное, чтоб быть совер­шенно довольным: добрую совесть, на прочную жизнь и все предметы, близкие к сердцу, вокруг себя. Посещал и я несколько раз в Ставрополе, проездом в Тифлис и обратно, своего старого командира; всегда находил его тем же добрым, приветливым; принимая всякого с радушием, любил он разговориться про старину, про славные прошедшие вре­мена Наполеоновых войн. И грустно, и приятно вспоминать теперь наши долгие беседы в Ставрополе.

В 1830 году виделся я в последний раз с добрым своим генералом, к которому буду питать вечную признательность за то постоянное расположение, которое он оказывал мне с первого дня нашего знакомства в Цвикау в 1813 году до последнего нашего свидания в 1830чм; никогда он не из­менялся, и где я ни встречался с ним, всегда находил его таким же. Распростившись с ним в 1830 году в Ставропо­ле и оставив его в таком благоденствии в кругу любимой супруги и милых детей, мог ли я ожидать, что все это че­рез год изменится и что в этом семействе скорбь заступит место радости… Емануель был еще свеж и крепкого сложе­ния: это доказывается семью ранами, им полученными, из которых три едва не стоили ему жизни. Несмотря на то, в 1830 году ни одна седина не проглядывала еще сквозь черные его волосы; лицом он нимало не изменился против того, каким был в походах 1813-го и 1814 годов. Но после ужасной раны, полученной им в 1831 году, он стал посте­пенно ослабевать волосы поседели, а под конец самое большое огорчение, которое только- могло поразить его сердце, низвергло его в скором времени в гроб. Но об этом будет речь в последней главе…